В Соединенных Штатах, где он прожил семь лет (1825-1832), Лист раньше других экономистов осознал громадную будущность железных дорог и проявил себя как предприниматель. В Германию он вернулся уже дипломатом и экспертом по железнодорожному строительству. Ему было мало основанного в 1833 году Таможенного союза — первого реального шага к германскому экономическому единству, и он пытался осуществить проект всегерманской железнодорожной сети, но не нашел должной поддержки. Новая эмиграция — на этот раз во Францию (1837-1840) — стала этапом систематизации собственной экономической доктрины, впитавшей и германский патриотический пафос, и влияние экономического опыта молодой североамериканской республики, и уроки французских традиций государственного вмешательства в экономику. Впрочем, положительные примеры в подтверждение своей ключевой идеи воспитательного протекционизма Лист находил и в экономической истории Англии, и даже в экономической политике России, а отрицательные примеры брал из опыта широкого круга европейских стран.
Лист очертил свою «Национальную систему политической экономии» (трактат впервые вышел в Аугсбурге в 1841 году) рядом противопоставлений классической английской политэкономической школе, которая к тому времени в сочинениях эпигонов — не только британских, но и французских, и германоязычных — приняла характер «либерального оптимизма», универсализации принципа laissez faire. Полемический запал Лист направил на А. Смита и Ж. Б. Сэя, хотя в не меньшей степени оппонировал и концепциям Д. Рикардо. «Политэкономии меновых ценностей» и космополитизму Смита и Сэя, принципу сравнительных преимуществ Рикардо Лист противопоставил учение о национальной ассоциации производительных сил и взаи-мовыгодности свободной торговли лишь между нациями, стоящими на равной высоте экономической культуры. Если страна на более низкой ступени, то необходима школа воспитательного протекционизма для перехода через развитие производительных сил к более высокому состоянию.
Категорию «производительные силы» Лист заимствовал у французского статистика Шарля Дюпена, чье сочинение («Производительные и торговые силы Франции», 1827 год) было, между прочим, известно А. С. Пушкину и под именем «философических таблиц» упоминается в «Евгении Онегине». Но Лист наполнил статистическое понятие глубоким институциональным содержанием, хотя и не дал его исчерпывающего определения.
Лист назвал свой подход «национальной экономией», но более правомерно было бы говорить о геополитической экономии. Если, по Сэю, «административные границы государств, которые все в глазах политика, для политической экономии являются лишь преходящими явлениями», то, по Листу, полностью задействовать свои производительные силы может лишь национальное государство с «округленными границами», обладающее устьями своих рек и выходами из своих морей. Коммерческое и промышленное преуспеяние Англии, первой среди наций достигшей «торгово-мануфактурно-земледельческого состояния», многим обязано ее островному положению. В качестве убедительного противоположного примера — страны, утратившей власть над устьями своих рек и в то же время вовлеченной в свободную торговлю с более передовыми нациями, — Лист приводит шляхетскую Польшу, Речь Посполитую. Она из-за господства иностранцев на приморском рынке утратила сначала экономическую, а затем и политическую целостность и в итоге была надолго вычеркнута из ряда национальных государств. Обширная страна с богатой культурной традицией осталась чисто земледельческой нацией, уподобившись однорукому человеку. Мнение Адама Смита, что Соединенные Штаты Америки «подобно Польше» предназначены для земледелия, Лист справедливо приводит как пример политэкономической близорукости. Однако в пылу полемики с «космополитической экономией» Лист забывает, что Смит все же отдавал приоритет внутреннему рынку перед внешней торговлей, и в этом отношении позиции двух экономистов сходны. Лист углубил постановку вопроса о внутреннем рынке учением об ассоциации национальных производительных сил, и в этой же связи сделал поправку к учению о земельной ренте. Классическая схема дифференциальной ренты Д. Рикардо, выделяя два главных рентообразующих фактора — различия в плодородии и местоположении, — уделяла основное внимание фактору естественного плодородия. Лист, напротив, считал местоположение решающим фактором: рента и ценность земли везде увеличиваются пропорционально близости земельной собственности к городу, населенности последнего и развитию в нем фабрично-заводской промышленности — т. е. емкости внутреннего рынка.
Требования историзма применительно к торговой политике Лист дополнил этическим моментом, порицая абсолютизацию экономического индивидуализма. Идеологи неограниченной свободы торговли и в XIX, и в XX веке подчас договаривались до оправдания «опиумных войн», первая из которых (1840-1842) была развязана Англией против Китая как раз в годы создания «Национальной системы». Формула laissez faire в данном случае прикрывала свободу наркоторговли, и у Листа был веский повод заметить, что «купец может достигать своих целей наперекор производительным силам и доводить до изнурения целые нации, ввозя опиум и водку».
Но Лист ушел из жизни, когда популярность лозунгов фритредерства стремительно набирала силу. Хотя в 1850 году в Штутгарте вышло собрание сочинений Листа, а в родном Рейтлингене ему был воздвигнут памятник, идеи «Национальной системы политической экономии» поначалу не были приняты даже исторической школой германских экономистов. Ее родоначальник Б. Гильдебранд (1812-1878) резко критически отзывался о Листе в трактате «Политическая экономия настоящего и будущего» (1848). Однако будущее как раз несло Листу волну посмертного признания. Сбылась его мечта о политическом единстве Германии, о ликвидации немецкого разнобоя денежных систем, мер и весов, о развитии национальной ассоциации производительных сил с опорой на железнодорожное строительство. Объединенная Германия повернула к таможенному протекционизму, стремительно наращивала промышленную мощь и к началу XX века оттеснила фритредерскую Англию с позиций индустриального лидера Европы и главного экономического партнера России. О «железном канцлере» Бисмарке стали говорить как о политике, претворившем в жизнь идеи Листа, а об основательном знакомстве с «Национальной системой политической экономии» — как о необходимости для всякого влиятельного государственного деятеля.
В особенности так считал С. Ю. Витте, выпустивший, будучи директором департамента железнодорожных дел Министерства финансов, свою книгу в 1889 году — единственную о системе Листа в русской экономической литературе. Двумя годами позже и ровно через полвека после выхода в свет «Национальной системы политической экономии» появился ее русский перевод (1891). Тогда же достигла высшей точки протекционистская тенденция в экономической политике Российской империи: таможенный тариф 1891 года высокими ввозными пошлинами по сути блокировал импорт большей части промтоваров. В 1892 году Витте занял пост министра финансов, а великий естествоиспытатель Д. И. Менделеев, принявший деятельное участие в разработке «запретительного» нового тарифа, опубликовал объемистый трактат «Толковый тариф, или Исследование о развитии промышленности России в связи с ее таможенным тарифом». И мировое светило естествознания, и взошедшее светило российской бюрократии были убеждены в необходимости перевода отсталой аграрной страны на «торгово-мануфактурно-земледельческую» стадию при активном вмешательстве государства в процессы «национальной ассоциации производительных сил». Так что российский вариант национальной экономии связан прежде всего с именами Витте и Менделеева.
Если в 1860-е годы — время торжества британского фритредерства по всей Европе (включая Россию, которой либеральный таможенный тариф 1857 года был навязан как побежденной стороне в Крымской войне) — Д. И. Менделеев в своем видении перспектив превращения страны в индустриальную державу не нашел поддержки у тогдашнего российского министра финансов убежденного фритредера М. X. Рейтерна (организатора, между прочим, продажи Аляски американцам), то четверть века спустя взгляды крупнейшего знатока естественных производительных сил России совпали со стратегическим курсом С. Ю. Витте, превратившего Министерство финансов в «государство в государстве» для реализации своей программы, во многом вдохновленной идеями Ф. Листа. Менделеев активно занялся практическим приложением химических и других естественно-научных знаний к потребностям отечественного производства сразу же после организации Русского технического общества (1866) и превратился в своего рода универсального эксперта, консультировавшего как российское правительство, так и частных предпринимателей (В. А. Кокорева, П. К. Ушкова и др.) по обширному кругу технологических и народно-хозяйственных проблем. Побывав почти на всех всемирных выставках с 1867 по 1900 год, ставших во второй половине XIX века витринами и стимуляторами промышленного прогресса, и радея об освоении богатых ресурсоносных окраин Российской империи, Менделеев так сформулировал свое экономическое кредо: «...протекционизм как проявление государственности, составляющей эволюционную форму общей жизни человечества, непременно будет жить и владеть умами людей, понимающих великое значение самобытного внутреннего экономического, а через него и всякого иного развития отдельных стран».
Если Менделеев апеллировал к национальной экономии с теоретических высот профессора химии, то Витте — с вершин служебной карьеры инженера-путейца. Министр финансов рассматривал железные дороги как «первостепенное орудие государственности» и на них сделал ставку при решительном проведении системы мер «воспитательного» (Лист), или «рационального» (Менделеев), протекционизма, подкрепленного знаменитой денежной реформой 1895-1898 годов.
В согласии с германским экономистом русские приверженцы национальной экономии рассматривали протекционизм не как абсолютный принцип, а как временную «школу развития производительной силы нации», уместную для держав с «округленными границами», значительным населением и с богатыми ресурсными возможностями — промышленно отсталых, но овладевших выходами из своих морей. Как подчеркивал Витте в составленном им в 1900-1902 годах «Конспекте лекций о народном и государственном хозяйстве», Россия с ее громадной территориальной протяженностью долгое время была почти исключительно континентальным государством с неблагоприятным положением относительно морей, к которым она приближалась с каждой новой войной со времени Петра I, однако между побережьями этих морей и историческим центром страны остались огромные пространства слабозаселенных территорий; к тому же в России весьма отдалены друг от друга главные месторождения угля и железа (добавим: в противоположность исключительно благоприятным в этом отношении условиям Англии, США, Германии, Бельгии). Тем более очевидным стало особое значение для России железных дорог. Среди них за годы министерства Витте на первое в стране место по объему грузооборота вышла Екатерининская, сооруженная для соединения Донецкого угольного бассейна (его роль была ярко обрисована Менделеевым в брошюре 1888 года «Будущая сила, покоящаяся на берегах Донца») с железорудным Криворожьем. Была завершена Среднеазиатская железная дорога для обеспечения подвоза сырья к хлопчатобумажным фабрикам Центрального промышленного района, исконный «ситцевый капитализм» которого тянул за собой внутренний рынок. Наконец, под непосредственным контролем Витте шло строительство крупнейшей в мире Транссибирской магистрали и примыкавшей к ней КВЖД. Замыслы русского почитателя Листа шли еще дальше: сооружение линии Омск — Ташкент и затем продление среднеазиатских магистралей до южной границы Российской империи — Кушки (ныне Туркменистан) — и далее через Афганистан вплоть до приграничья Британской Индии (Пешавар, ныне территория Пакистана). Витте рассчитывал, что железнодорожный транзит Петербург — Оренбург — Пешавар мог послужить фактором сближения России и Англии (столкнувшихся интересами в «индо-персидском коридоре») перед лицом общей угрозы со стороны германской военно-промышленной экспансии (знаменитый железнодорожный проект «трех Б»: Берлин — «Бизантиум» (Стамбул-Константинополь) — Багдад). А в целом дальний прицел «системы Витте» с ее опорой на «воспитательный протекционизм» и поощрение железнодорожного строительства заключался в содействии хозяйственной колонизации Сибири, Средней Азии, Приамурья и в обеспечении русской промышленности, крепнущей при помощи инвестиций с Запада, рынков сбыта на Востоке.
В свою очередь Менделеев, столь же убежденный, как Лист и Витте, в приоритетном значении системы путей сообщения для национальной ассоциации производительных сил и с сожалением отмечавший, что в Атлантический океан «мы с грехом пополам летом попадаем... к берегам Великобритании, очевидно, нам ныне не особенно дружелюбной», разрабатывал проекты Северного морского пути по Ледовитому океану и поднятия уровня Азовского моря запрудою Керченского пролива, чтобы дать возможность «глубоко сидящим морским торговым кораблям входить (без перегрузки) в глубь нашего богатого юго-востока».
К началу XX века благодаря «системе Витте» Россия пережила бурный промышленный подъем, обеспеченный привлеченными капиталами, и уже Нижегородская Всероссийская выставка 1896 года продемонстрировала успехи в развитии железнодорожного строительства, угледобычи, нефтяного дела, дав Менделееву повод с удовлетворением заметить, что страна переходит от «великого преобладания» земледелия к более рациональной структуре хозяйства. А в 1900 году, в период интервенции великих держав в Китай, Менделеев в записке Министерству финансов «Попытка понять события в Китае» высказывал уверенность в том, что и Китай «сперва при помощи железных дорог и пароходов, потом при помощи фабрик и заводов будет вовлечен во всемирное течение неизбежного капиталистического прогресса».
П. Б. Струве в своих нашумевших «Критических заметках к вопросу об экономическом развитии России» (1894) приветствовал «свист локомотива» и расценивал учение Листа о национальных производительных силах как «песнь торжествующего капиталистического производства», идеологию движения «к вершинам товарного хозяйства». В одном из разделов своей книги Струве приходил к идеям, высказанным Листом в дополняющем «Национальную систему» сочинении «Земельная система, мельчайшие держания и эмиграция» (1842). Лист детально рассмотрел аграрный вопрос в свете широкого сравнительно-исторического анализа как различных регионов Германии, так и различных стран от США до России и выделил три типа земельных отношений в Европе, в позднейшей историко-экономической литературе характеризуемые как «юнкерский», «парцеллярный» и «лендлордизм»: первый — крупнопоместное сельское хозяйство на старой феодальной основе в странах к востоку от Эльбы; второй — отсталые мельчайшие держания в странах к западу от Эльбы и третий — английское крупнокапиталистическое сельское хозяйство, расширенное до масштабов фабрики. По мнению Листа, второй тип, характерный для Франции, не только не обеспечивал развития внутреннего рынка, но и готовил основу для бонапартистского режима, тогда как третий, порождая в Англии огромную массу пролетариев и пауперов, грозил социальным взрывом. Лист очертил путь «золотой середины» между этими двумя типами: освобожденная от феодальных и общинных стеснений земельная система коммерчески ориентированных владений, при которой средние и мелкие единоличные держания являются правилом, а крупные и мельчайшие — исключениями, что наилучшим образом соответствовало бы представительной политической системе и принципам национальной экономии.
П. Б. Струве, зафиксировав «распадение» русского крестьянства и выделение из него «представителей новой силы, капитала во всех его формах», оценил этот процесс как закономерный и прогрессивный и пропагандировал для России экономическую политику, направленную на отслаивание крепкого, приспособленного к товарному производству крестьянства, идущего навстречу потребностям национальной промышленности во внутреннем рынке. А вот С. Ю. Витте в фискальных интересах долгое время поддерживал русскую крестьянскую общину с ее круговой порукой, и лишь в 1902 году, по итогам Особого совещания о нуждах сельского хозяйства, пришел к выводу о необходимости формирования полноправного крестьянина-собственника, который стал бы опорой и экономического, и гражданского порядка. Практическое осуществление такого курса выпало уже на долю П. А. Столыпина, которого завистливый Витте возненавидел.
Второе издание книги графа Витте с измененным заглавием — «По поводу национализма» — вышло в 1912 году, когда правота «национальной экономии» Ф. Листа подтвердилась тем, что США и Германия, которые придерживались политики протекционизма, опередили фритредерскую Британию. Однако промышленный рывок Германского рейха был тесно связан с имперским милитаризмом, выигрывавшим от раскручивания винта охранительных таможенных пошлин и казенных заказов и подтолкнувшим в конце концов мир к мировой войне.
Эпоха после нее стала временем дезинтеграции мировой экономики и торжества протекционизма, национализма и милитаризма. В пору Великой депрессии 1929-1933 годов принципами свободы торговли поступилась даже Британия, благодаря чему ее экономическое развитие в 1930-х годах оказалось более успешным, чем в 1920-х. Но после второй мировой войны вышедшие из нее явно сильнейшими США задали тон возрождению фритредерства, проводя посредством Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ) линию на всемерное снижение тарифов в международной торговле. Пошлины на ввоз готовых изделий в западных странах к концу 1980-х годов сократились в среднем вчетверо по сравнению с началом 1930-х, объем мирового товарного экспорта возрос за то же время более чем в десять раз, а подушевой ВВП в США и Канаде — втрое, в среднем по Западной Европе — в 3,5 раза.
Говорить о протекционизме стало считаться дурным тоном, что распространилось в последнем десятилетии XX века и на Россию, вышедшую из затянувшегося почти на три четверти века социалистического эксперимента и озадаченную, помимо всего прочего, вопросом о вступлении в сменившую ГАТТ Всемирную торговую организацию. Однако известный бельгийский экономист-компаративист П. Бэрош (1930-1999) в своем взвешенном исследовании зависимости экономического роста от внешнеторговой политики — монография «Мифы и парадоксы экономической истории» (в английском переводе — «Экономическая теория и всемирная история», 1993 год) — по сути, повторил старые выводы Листа, Менделеева и Витте: нет смысла возводить в абсолют ни фритредерство, ни протекционизм. То и другое может быть хорошо либо плохо в зависимости от условий времени и места и от состояния уровня промышленного развития страны относительно других стран. Темпы экономического роста развитых стран Запада в 1950-е-1960-е годы были замечательно высоки, но в отсталых странах третьего мира индустриализация была заторможена наплывом промышленного импорта, а быстрее всего в тот период прогрессировала Япония (рост подушевого ВВП с 1950-го по 1990 год в 9,25 раза), проводившая политику утонченного «воспитательного протекционизма». Та самая Япония, неудачная война с которой обескуражила Россию сто лет назад, но позволила Витте проявить дипломатическое искусство и получить графский титул за заключение Портсмутского мира в 1905 году.
В основе японского «экономического чуда» лежала политика созданного в 1949 году министерства внешней торговли и промышленности (МВТП): под государственное покровительство были взяты «молодые» отрасли промышленности (infant industries); его лишались «зрелые» отрасли, достигшие конкурентоспособности на мировых рынках; в иной форме получали поддержку отрасли, «заходящие» вследствие структурных перестроек и подлежащие сокращению в объемах производства.
Промышленная политика в духе МВТП также не универсальна и не бесспорна (1990-е годы для Японии стали десятилетием застоя), и стоит, по-видимому, прислушаться к выводу П. Бэроша о 1920-х годах, в пределах которых исчерпывает себя политика стимулирования внутреннего промышленного производства ограничениями во внешней торговле. Но это все же предпочтительнее отсутствия промышленного роста при свободе от торговых ограничений.
И протекционизм Витте, и насильственное разрушение общины Столыпиным вызывали и вызывают полярные оценки, и здесь не место вдаваться в неутихающие споры вокруг этих реформ, как и в подробный разбор экономических взглядов так и не избранного в Академию наук Менделеева или пробывшего академиком несколько месяцев (!) 1917 года Струве. Памятуя о кредо самой национальной экономии — обязательный учет своеобразия места и времени, — хотелось бы сказать вот о чем.
Лист, Менделеев, Витте обосновывали преобразование структуры национальной экономики в направлении индустриализации. Перед Россией XXI века снова во весь рост стоит задача структурных преобразований — на этот раз в направлении постиндустриализации. Постиндустриализм взрывает исторические традиции и национально-государственные границы (отсюда тезисы рубежа 1980—1990-х годов о «конце истории» и «конце географии»), но не устраняет геополитических и ге-оэкономических противоречий в мирохозяйственном развитии. Поэтому, с одной стороны, концепцию национальной экономии с ее критикой «космополитизма» классической школы можно рассматривать как урок необходимой в современных условиях геополитической экономии, особенно актуальной для «евразийского неудобья» России.
С другой стороны, нелишне вспомнить, что основоположник концепции постиндустриального общества Даниел Белл наряду с выделением трех глобальных стадий экономического развития ввел также понятие «трех инфраструктур». Первая — транспорт для передвижения людей и товаров. Вторая — средства доставки энергии: нефте- и газопроводы, линии электропередачи. Третьей инфраструктурой стали телекоммуникации. С резким увеличением числа компьютеров и информационных терминалов проблема соединения воедино различных средств и путей передачи информации в обществе выходит на первое место в экономической и социальной политике, и в техническом смысле главная проблема постиндустриального общества — создание «третьей инфраструктуры».
Фридрих Лист в XIX веке обозначил и поныне сохраняющую актуальность проблему социального инфраструктурного капитала для первой инфраструктуры; Витте решал эту проблему на практике, расширяя российскую сеть железных дорог как казенным строительством, так и соглашениями с акционерными обществами о сохранении в их собственности принадлежащих им дорог при условии постройки новых линий, протяженностью многократно превосходящих длину линий, которыми эти общества первоначально владели. В XX веке Россия в рамках плановой экономики решала в основном проблему второй инфраструктуры, растратив при этом миллионные человеческие ресурсы из-за варварских отклонений в гулаговские сооружения первой инфраструктуры. Проблема сегодняшнего времени — роль государства в стимулировании третьей инфраструктуры, которая не возникнет самотеком (нобелевский лауреат физик А. М. Прохоров в своих предсмертных статьях о волоконно-оптической связи подчеркивал, что западные компании прокладывают через Россию линии с пропускной способностью на порядок меньше, чем за рубежом) и без которой Россия потеряется в сетях глобализации.